В подвале темно и тихо. Как в гробу. И холодно как в склепе. Кирпичные стены, промазанные раствором, насмерть хранят холод.

Любое живое существо, попавшее в этот каменный мешок, начинает чувствовать, как холод хватает за пальцы, онемеванием ползущий по рукам; проникает вовнутрь, заползая в нос, горло. И каждый старается выгнать его частым дыханием, облачками пара, срывающимися с губ, и дрожью, стряхивающей его с пальцев.

Сомневаюсь, что кто-нибудь согласится остаться здесь по собственной воле. И только картошка, вырванная из теплой земли, прогретой солнышком, лежит в углу на песке, оставленная медленно умирать. И она умирает. Молча, медленно, мучительно.

Свежие крепкие клубни, гордясь своей белизной и твердостью, уверены, что будут такими вечно. Они глядят на своих сморщенных соседей и твердят, что с ними такого никогда не случится.

Но холод берет свое. Он проникает под плотную коричневую кожицу, расползается по белому хрустящему содержимому, разжижая его, превращая в гниющую массу. Кожица покрывается морщинами, клубень становится мягкотелым, апатичным. Стоит чуть сжать его в руках, как из трещин начинает сочиться блестящая в тусклом свете влага, "сладкий гной", как гласят детские страшилки.

Надави чуть сильнее, и гниющая плоть разойдется, обдавая тебя густым одурманивающим запахом разложения, обнажая мутную слизь мертвых тканей и омерзительных обитателей трупов, могильных червей, нагло копошащихся внутри клубня.

И так будет всегда. С каждым. Ведь человек - это та же картошка. Только гонора побольше.

В подвале темно и тихо. Как в гробу. И холодно как в склепе.

PS И не смейте говорить, что все не так. Все именно так. И вы это знаете.